Убийство и самоубийство в творчестве Достоевского

Достоевский - самый знаменитый, самый издаваемый и читаемый в мире русский писатель. При жизни же Федор Михайлович Достоевский не без оснований считался самым беспокойным, порывистым, изменчивым и страстным литератором. В нем ощущались огромная напряженность всех чувств и мыслей, буря страстей, борьба самых разных мнений и верований, взлеты и падения, сила веры и отрицания.
Этот странный и гениальный человек много перенес и выстрадал: ранний литературный успех, смертный приговор и вывод на плац для расстрела, каторгу, солдатчину, нищету, страшную «падучую» болезнь – эпилепсию, скитание без денег за границей, бешеные проигрыши в рулетку, журнальную борьбу, непонимание, ненависть и клевету, новый небывалый успех у читателя.
В юности Достоевский был таким же страстным политическим мечтателем, как и Белинский, и даже радикальнее. Он вошел в тайные социалистические кружки М. Петрашевского и Н. Спешнева, готовившие революцию и собиравшие устроить тайную типографию для печатания антиправительственной литературы и листовок. На одном из собраний Достоевский читал запрещенное цензурой письмо Белинского к Гоголю. 23 апреля 1849 года он вместе с другими петрашевцами был арестован и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Они были приговорены к смертной казни.
22 декабря Достоевский и другие осужденные были выведены на Семеновский плац, где были готовы столбы, белые рубахи-саваны и воинская команда для расстрела и собралась многотысячная толпа. «Троих поставили к столбу для исполнения казни. Вызывали по трое, след., я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты», - вспоминал Достоевский. Казнь уже началась, но вдруг ее прервали и объявили резолюцию императора Николая I: отправить на каторжные работы на четыре года, а потом рядовым в сибирские батальоны. За считанные минуты перед расстрелом молодой Достоевский пережил столько, что стал другим человеком. Это сильнейшее душевное потрясение усилило уже начинавшуюся у него «падучую» нервную...

Подводя итоги, мы понимаем невозможность нравственного разрешения, нравственной доступности как убийства, так и самоубийства. И Федор Михайлович Достоевский в своих романах показывает это со всей ясностью.
Убийство и самоубийство - онтологические пороги, при прохождении которых, если читатель в достаточной мере сливается с образом героя, становится понятным «все». В первую очередь приземленность этих рубежей, их излишняя «материальность». Ни один из героев Достоевского так и не решает таким способом ни одной нравственной, философской или религиозной проблемы.
А достижение власти или иных благ путем убийства или самоубийства — это жертвенность не христианская, но языческая. Каждый раз, чтобы привести героя к мысли об убийстве или самоубийстве, Достоевскому необходимо довести идею жертвенности до абсурда. При этом обязательно проявление амбивалентности «убийца–жертва» (вариант «самоубийца–убийца»). Раскольников так и не может разобраться, кого же он убил: себя или старуху. Смердяков совершает и убийство, и самоубийство, он «убийца–самоубийца» буквально, без каких бы то ни было метафизических плоскостей, которые, кстати сказать, ему были чужды.
Луч надежды – вот всё, что может предложить Достоевский своим героям, проходящим онтологические пороги. Но разве этого мало?
Герой решается не на убийство, а на величайший акт самопознания. И вот теперь, после случившегося, в нем и совершается страшная трагедия самопознания и самообмана. Чем глубже он узнает себя, чувствует человеческое (а не сверхчеловеческое) в себе, тем страшнее ему, тем дальше от желаемого результата, тем мучительнее он ищет забвения случившегося, тем настойчивее пытается себя обмануть.
Но обмануть себя не удается никому из героев Достоевского.