Концепция «Добро против зла» по Ч. Диккенсу

В славе, выпавшей на долю Чарльза Диккенса есть что-то таинственное, если не мистическое. Его влияние испытали самые разные писатели.
Его учеником был Достоевский, который постоянно, даже в годы своей творческой зрелости, подчеркивал идейную, эмоциональную,
художественную связь с этим писателем. Поразительные в своем психологизме и философско-этической глубине образы Ставрогина и
Настасьи Филипповны «берут начало» в творениях Диккенса: они родились из раздумий писателя над характерами Стирфорта и Эдит Домби.
Многим обязаны Диккенсу и другие русские классики – Лесков и Тургенев.
Конечно, слава Диккенса знала и падения. После смерти писателя, на протяжении более чем полувека, к его книгам относились скептически-
пренебрежительно, а его самого зачислили в разряд лишь популярных, развлекательных авторов. Постоянно слышались упреки в адрес плохо
выстроенного сюжета, сентиментальности, карикатурности рисунка. Именно таким критиком-ниспровергателем был Оскар Уайльд: только тот,
с иронией писал он по поводу «Лавки древностей», у кого сердце из камня, прочтет сцену смерти Нэлл без смеха. Общим местом критических
работ стало положение, что Диккенс уступает Теккерею и Троллопу, Бальзаку, Флоберу, Тургеневу. Однако даже в те годы, когда бытовали столь
уничижительные отзывы о Диккенсе, Генри Джеймс, писатель, чье высокое мастерство никогда не подвергалось сомнению, высказался о
Диккенсе весьма хвалебно.
Цель работы – рассмотреть природу добра и зла в произведениях Чарльза Диккенса.
Задачи работы – изучить концепцию «Добро против зла» Ч. Диккенса; определить иллюзию добра в художественном мире Ч. Диккенса.

Только в поздних романах Диккенса стало ясным, насколько жестоким может быть этот писатель. Садизм, насилие в его ранних произведениях
были жестокостью сказки, романтическим преувеличением, пришедшим на его страницы из «готического романа тайн и ужасов». Жестокость,
безжалостность зрелого Диккенса – в изображении кошмара каждодневного существования. У позднего Диккенса страшны не его карикатуры
(Вениринги, Подснепы в «Нашем общем друге» или Сластигрох и Сапси в «Тайне Эдвина Друда»), страшны обычные люди – Джаспер, Друд,
Невил, каждый из которых потенциально – эту мысль Диккенс постоянно подчеркивает – способен на убийство.
Но расставшись со своими бывшими «большими надеждами» и открыв для себя новый закон – постоянное внутреннее движение человека, –
Диккенс, как ни в одном своем романе, сплачивает силы добра. В его последнем романе вновь оживает Пиквик, вершит праведный суд
«угловатый» мистер Грюджиус, в уста которого Диккенс вкладывает прекрасные слова о любви, строит свои неземные сады и
малоприспособленные для жизни комнаты Тартар.
На такой высокой ноте оборвался путь этого гениального писателя, ушедшего из жизни в расцвете творческих сил, полного замыслов, о
которых миру уже было не суждено узнать.