Анализ картины "Лунная ночь на Днепре" А. Куинджи

Архип Иванович Куинджи (1842(?)-1910) не получил систематического художественного образования и вступил на тропу самостоятельного творчества чуть позже таких мастеров пейзажа, как А.К.Саврасов, И.И. Шишкин, Ф.А. Васильев. Однако именно ему было суждено открыть новые художественные средства для выражения и передачи в живописи эффектов освещения.
Новаторство Куинджи и его смелые эксперименты в области цвета проявляются уже в ранних работах начала 1870-х годов.
Крупнейшим творческим достижением Куинджи стала картина «Лунная ночь на Днепре». В ней он достиг потрясающего эффекта освещения, заставив зрителя поверить в реальность лунного света. Вероятно, и сам Куинджи, всегда невероятно требовательный к себе, был удовлетворен картиной: единственный раз он поставил на ней не только год, но и дату окончания работы — 5 сентября 1880 г.
Куинджи рискнул устроить выставку одной картины, и «Лунная ночь на Днепре», впечатление от которой усиливалось электрическим освещением, произвела подлинный фурор. Картину приобрел великий князь Константин Константинович. Он был так очарован произведением, что взял его с собой в кругосветное плавание. И.С. Тургенев, поклонник творчества Куинджи, был в отчаянии: «Нет никакого сомнения, — писал он Д.В. Григоровичу, — что картина вернется оттуда совершенно погубленная». Опасения писателя частично оправдались: после путешествия все-таки пришлось прибегнуть к авторской реставрации.

От строительного подрядчика Куинджи перешел к хлеботорговцу Аморетти в новой для него роли прислуги, комнатного мальчика. По всей видимости, и здесь юный Куинджи поражал окружающих своими рисунками, ибо знакомый Аморетти, хлеботорговец Дуранте, посоветовал Архипу отправиться в Феодосию к знаменитому Айвазовскому. Куинджи прибыл в тихую Феодосию, по-видимому, летом 1855 года. Юноша был поражен Черным морем, экзотической красотой земли, где некогда жили его предки. С высоты открывалось море. Цвет его был разным. В одно и то же время тусклозеленым у прибрежья, изумрудным с серыми полосами — вдали.
Айвазовского в это время в Феодосии не было. Устройством Куинджи занялся Адольф Фесслер, ученик и копиист Айвазовского. Жил Архип во дворе под навесом в ожидании маэстро. Коренастый юноша с копной густых черных волос и сладкими черносливовыми глазами показался окружающим застенчивым малым. Вид его, если нельзя назвать комичным, безусловно, был необычен. Обращали на себя внимание выгоревшая рубаха и особенно жилет. Ставшие короткими панталоны в крупную клетку пузырились на коленях. Голову прикрывала соломенная шляпа. Таким запомнила Куинджи дочь Айвазовского. Приезд в Феодосию имел для Архипа огромное значение. Впервые он соприкоснулся с настоящим искусством, которое его поразило и восхитило. Профессиональная среда, которую олицетворял пока что один Фесслер, заставила серьезно взглянуть на труд художника. Фесслер давал некоторые указания в живописи. Приезд Айвазовского не внес существенных изменений в жизнь Куинджи. Мастер доверил начинающему художнику лишь тереть краски, а однажды - окрасить забор.

«Он был с большими недочетами в образовании,— вспоминал впоследствии о Куинджи Репин,— односторонен, резок и варварски не признавал никаких традиций,— что называется, ломил вовсю и даже оскорблял иногда традиционные святыни художественного культа, считая все это устарелым».
Что-то новое властно звучало в нем и требовало выхода. Дойдя до натурного класса, он оставил академию и вскоре принес на выставку передвижников картину «Забытая деревня», сразу же приобретенную Третьяковым для своей галереи. Понадобилось, однако, еще два года для того, чтобы по-настоящему найти себя, свое место, свою особенную дорогу в искусстве. Куинджи принадлежал к людям, которые, по выражению Репина, до всего доходят своим умом. Он был, говоря по-современному, прирожденным новатором. «Его гений мог работать только над чем-нибудь еще неизвестным человечеству, не грезившимся никаким художникам до него». Он обладал феноменальной чувствительностью зрения к оттенкам, к тончайшим различиям тонов. И эта особенность позволила ему открыть для всех то «неизвестное еще человечеству» волшебство света, которое так поражало в его картинах.
Когда в 1876 году он показал на выставке передвижников свою «Украинскую ночь», газеты писали, что пейзаж этот совершенно убивает все другие находящиеся на выставке пейзажи. И это действительно было так — настолько необычной (и в то же время до крайности правдивой) казалась куинджиевская картина с ее темно-синим глубочайшим небом, стройными тополями, лунным светом на стенах хат, величаво-недвижным покоем, тишиной южной ночи и одиноким огоньком, теплящимся в окошке. Глаз истинного художника тем и отличен, что замечает рассеянное повсюду прекрасное и открывает его нашему глазу. И теперь, любуясь где-нибудь над рекой зрелищем лунной ночи или закатом, горящим между черными стволами деревьев, не говорим ли мы: «Будто на картине Куинджи»? Для современников художника его картины были радостным откровением. Они отвечали страстному желанию новизны, каким было охвачено тогда...