Жизнь и творчество В. К. Кюхельбекера.

Тема пушкинского окружения была и остается одной из важнейших в пушкиноведении. Точно так же, как биография Пушкина неотделима от его творчества и не может изучаться в отрыве от него, личность поэта не может быть правильно понята вне связи с жизнью людей, которые были ему близки и дороги. В свою очередь, такое рассмотрение помогает ощутить особую «ложность, политическую и социальную противоречивость временен, в котором жили Пушкин и его друзья». Биограф Пушкина Ю. М. Лотман обоснованно начинает свою книгу с утверждения: «В редкую эпоху личная судьба человека шла так тесно связана с историческими событиями — судьбами государств и народов,— как в годы жизни Пушкина» .
Круг друзей Пушкина в литературе о нем подчас неоправданно расширяется: понятие «друг» фактически становится синонимом понятия «знакомый Пушкина». Нужно ли доказывать, что на самом деле это было не так? Личных, истинных друзей у каждого человека, даже такого отзывчивого на дружбу и чуткого к людям, как Пушкин, не столь уж много. Даже из числа товарищей по Лицею, столько значившему в его судьбе, мы включили лишь семь имен. Быть может, спорными остаются еще несколько — но не более. Определяющим фактором для «выбора» друзей Пушкина должна быть прежде всего глубина взаимного духовного воздействия, близость душевных побуждений и сокровенных мыслей.
Друзья Пушкина были не только людьми, с которыми он щедро делился мыслями и чувствами, неисчерпаемыми богатствами своего гения,) но от которых он получал постоянный ответный отклик, импульсы к творчеству и обыкновенную человеческую поддержку. «Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь, вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет» ,— призывал Жуковский. И они, вольно или невольно, соединились для этого. Тем горше читать те страницы жизни Пушкина, где говорится о непонимании, о долгом или коротком отчуждении даже самых преданных его друзей.
В сущности, о многих дружеских связях Пушкина можно было бы сказать:
Меж ними все рождало споры
И к...

Сама история, сама жизнь дописали эпилог к биографии Вильгельма Карловича Кюхельбекера. Необычайно много трудился он в годы тюрьмы и ссылки. Поэмы «Зоровавель», «Юрий и Ксения», «Сирота». «Агасвер», «Давид», роман «Последний Колонна», историческая трагедия «Прокофий Ляпунов», переводы трагедий Шекспира «Макбет» и «Генрих IV» — это далеко не полный перечень написанного Кюхельбекером. А ведь были еще лирические стихи, которые в последние годы становились все глубже по мысли, все яснее по языку:
Мне нужно забвенье, нужна тишина:
Я в волны нырну непробудного сна;
Вы, порванной арфы мятежные звуки,
Умолкните думы, и чувства, и муки.
Да! Чаша житейская желчи полна;
Но выпил же я эту чашу до дна,—
И вот опьянелой, больной головою
Клонюсь и клонюсь к гробовому покою.
Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,
Узнал слепоты нерассветную тьму,
И совести- грозной узнал укоризны,
И жаль мне невольницы — милой отчизны...
Кроме того, сохранился еще и «Дневник» узника и поселенца Вильгельма Кюхельбекера — неопровержимое свидетельство широты и глубины его взглядов, публицистического и критического дара.
После смерти Кюхельбекера остался сундук с не увидевшим свет при его жизни творчеством поэта. Этот архив представлял собой большое полное собрание ненапечатанных стихов и прозы Кюхельбекера и его дневник.
Он попал к редактору журнала «Русская старина» М. И. Семевскому только через три десятка лет.