Новая Россия: смена социально-политической модели

Спустя много лет после падения СССР и появления нового российского государства, уже совершенно очевидно, что Россия не может рассматриваться как «переходное» общество, идущее от коммунизма к демократии. Конечно, в большой временной перспективе все общества – переходные, откуда–то и куда-то. СССР, например, вполне можно в контексте истории русского народа рассматривать как общество, переходное от общества самодержавной к обществу постсоветской России.
Актуальность темы заключается в том, что такой подход не только имеет право на существование, но в определённых пределах может быть плодотворен. Но ясно, что он совершенно не достаточен. Русские и другие народы, входившие в СССР, действительно, «прошли» через советский период, «вышли» из него (иными, чем вошли) и продолжают жить и развиваться. Но сам СССР умер. СССР был живым организмом, со своими внутренними закономерностями функционирования и развития, со своим жизненным циклом, который завершился. И понять советскую историю лишь из модели «перехода» невозможно.
Также недостаточна модель перехода и для понимания современной России. В большой исторической перспективе, конечно, это – переходное общество, как переходным обществом был и СССР. Российский народ «вошёл» в эту систему, как он раньше «вошёл» в советскую, и «выйдет» из неё существенно иным. Но вместе с тем, опять таки, как и СССР, постсоветская Россия – живой целостный организм со своей внутренней логикой функционирования и развития и своим жизненным циклом. В некотором роде Россия уже «перешла», в ней уже сложилась относительно стабильная и устойчивая система, хотя и совсем не такая, как в других европейских посткоммунистических странах.
Отличием этой системы от систем, сложившихся в других европейских странах, является то, что Россия – единственная европейская страна, в которой за весь посткоммунистический период ни разу не происходила ротация власти и в которой в ходе её эволюции возможность такой ротации не увеличивается, а уменьшается. В 2000 году...

Любой кризис – это появление нового веера возможностей, новой альтернативной ситуации. Основной альтернативой будущего кризиса, очевидно, будет не сам переход к системе свободных выборов и ротации власти, а форма этого перехода. Если в России к этому времени вызреет политическая сила, которая окажется способной преодолеть сопротивление «партии власти» и прийти к власти на каких-то будущих выборах (это, естественно, будут выборы, проходящие в обстановке ожесточённой борьбы и, скорее всего, не только пропагандистского характера), которая не будет пытаться закрепить за собой власть неправовым путём и поставит перед собой цель интеграции страны в западные системы, Россия сможет войти в них как единое целое 21. Если же этого не произойдёт, кризис может принять форму дезинтеграции и распада страны, когда общероссийской «партии власти» будет противостоять не общероссийская «партия оппозиции», а отдельные регионы, более не подчиняющиеся лишенному легитимности центру, относительно малые размеры которых позволяют легче ввести систему ротации и облегчают для Запада задачу их интеграции. Интеграция в европейские структуры, очевидно, в любом случае неизбежна и истинная альтернатива – не интеграция или не интеграция, а интеграция как единое целое или «по кусочкам», частями.
С точки зрения Запада оба эти варианта равноценны. Угрозу для Запада могут представлять только те неизбежные элементы потери контроля и хаоса, которые, хотя при благоприятных обстоятельствах и могут быть сведены к минимуму, не могут вообще не сопровождать кризис. Для русских, естественно, предпочтительнее вариант интеграции при сохранении единства. Но то, как Россия будет интегрироваться в западные структуры, сохранится ли она, как единое целое и вообще – какие формы примет предстоящий кризис и каким будет его исход, зависит от множества факторов, предугадать действие которых сейчас невозможно. В том числе – и от осознания, как в России, так и на Западе, природы и внутренней логики российской политической...