Смута в России

В Смуту русский народ тяжело и надолго захворал бо¬лезнью под названием самозванство и самозванцы. По¬следние сыпались как из рога изобилия, в великом мно¬жестве, под разными именами, без всякого стремления к правдоподобию. Являлись самозванцы — никогда не су¬ществовавшие отпрыски царствовавших особ. Таким был, к примеру, Илейка Муромец — царевич Петр, «сын» царя Федора Ивановича, соратник Ивана Болотникова. Дело дошло до тройного самозванства — до псковского вора Сидорки, которому в 1612 году присягали в лагере Пер¬вого ополчения. Сидорка выдавал себя за чудесно спас¬шегося от сабель князя Урусова Лжедмитрия II; Лже¬дмитрий II — за Лжедмитрия I, вовсе не убитого и не лежащего на Красной площади с «ряжьей харей» и дудкой, вплетенной в омертвелые пальцы; Лжедмитрий I же — за царевича Дмитрия. В замысловатой истории со всякого рода «лже» достигался предел, «новая ложной лжи ложь», по определению русского историка И. Е. Забелина.
На первый взгляд, самозванство противоречит тому, что вынес русский человек из Смуты,— окрепшее монар¬хическое чувство. Но это внешнее противоречие. На¬против, первое оказывалось своеобразным продолжением второго. Смута научила отличать высоту царского сана, монархическую идею от личности государя. Эти понятия стали розниться, и первый удар здесь — не первый само¬званец, а пресечение со смертью Федора Ивановича «царского корня», потеря благословенной старины и факт избрания Годунова. Воля «всенародного множества» в гла¬зах средневекового человека вовсе не уравновешивала священную старину. Дальнейшие же события Смуты с их удачливыми и неудачливыми искателями престола еще бо¬лее способствовали десакрализации власти. Все это в сум¬ме приводило к кризису монархического сознания, выли¬валось в действия, которые раскачивали государственный и общественный порядок. -Государь, не отвечавший пред¬ставлениям тех или иных социальных групп образу истин¬ного самодержца, легко превращался в неправедного, са¬мозванца. И наоборот. Именно этому...

Что такое Смута? Этот вопрос находится в очевидной связи с поставлен¬ной проблемой: последствия Смуты вытекают из того, как она понимается и определяется в контексте историче¬ского развития. Для Н. М. Карамзина трагические события начала XVII столетия — несчастная случайность, выз¬ванная «послаблением» царя Федора, «злодеяниями» Бо¬риса Годунова и «развратом народа». С. М. Соловьев уже ищет в Смуте логику, не зависящую ни от случая, ни от страстей и характеров.
В Смуте известный историк видит столкновение ут¬верждающегося государственного начала с антигосударст¬венной, антиобщественной силой, воплощенной в первую очередь в «шайках воровских казаков». В. О. Ключев¬ский и его школа определяли Смуту как социальную рознь, пресеченную национально-освободительным движе¬нием. «Смута, питавшаяся рознью классов земского обще¬ства, прекратилась борьбой всего земского общества... со сторонниками силы»,— писал историк в своем знаме¬нитом «Курсе». Заметим к слову, что сорок первая лекция «Курса» В. О. Ключевского о Смуте пользовалась боль¬шой популярностью в 1917 году. Интеллигенция, боготво¬рившая Ключевского, пыталась с его помощью понять на¬стоящее и заглянуть в будущее. «Да будет 41-я лекция Ключевского нашей настольной книгой для русских людей, как можно большего круга»,— отмечал летом семнадцато¬го в своем дневнике А. Блок, проработавший сочинение историка досконально, от пометки «запомнить» до проро¬ческого вывода «от России надо ждать большего, чем «национальное возрождение»».
Многое из схемы и построений В. О. Ключевского бы¬ло сохранено в советское время. Впрочем, расплывчатая, с точки зрения ортодоксального классового подхода, «социальная рознь» была решительно заменена на классо¬вую антифеодальную борьбу, а «сторонние силы» — на иностранную интервенцию. В итоге главным содержанием, стержнем Смуты стала первая крестьянская война в России с ее «высшим этапом» — движением Ивана Болотникова. Понятно, что борьба в верхах за власть, столь естественно вписывающаяся...

Смута типологична. Грозовые раскаты, подобно тем, что гремели над страной после ее окончания, звучали и после в других российских смутах. По истории, а ныне уже по собственному опыту, мы невольно замечаем повторение некогда разыгранных пьес и сценариев. Многое кажется знакомым: усталось и апатия общества, растущий консерватизм, переоценка и переосмысление ценностей. При этом смуты — далеко не всегда об¬новление. Но всегда — рознь и разрушение. В начале XVII века они достигли той глубины и размаха, за кото¬рыми — край, погибель. Уроки первой Смуты — это уроки преодоления противоречий во имя согласия и мира. Смута со всей очевидностью доказала пагубность сослов¬ного, «чиновного», группового эгоизма, потребовала взаим¬ных уступок. Поспешно выстроив новый порядок. Смута не отменила прежних противоречий развития страны. Однако эти противоречия получили иную окраску и отчасти иные способы разрешения. Уходили в прошлое авантюристы типа Прокопия Ляпунова и Гришки Отрепье¬ва, вулканические характеры, высоко взлетавшие, насмерть падающие. Но старина, явившаяся с воцарением Ро¬мановых, уже не была прежней, досмутной стариной. Поставленный в строгие границы социального статуса, мечтающий о «тишине» и материальном достатке, перед нами все же предстает человек с чертами но¬выми — деятельный, сомневающийся, размышляющий.
Смута стала первым общенациональным движением, втянувшим в политическую жизнь провинциальное дво¬рянство, посад, служилых людей по прибору (стрельцов, пушкарей и т. д.). Правда, с окончанием лихолетья они охотно впадут в «летаргический сон», ограничат в соответствии со своими представлениями активность до прошения, горькой челобитной. Однако опыт земского движения западет в память, подтолкнет к общению с властью по формуле «сотрудничество и борьба».
К концу второго десятилетия XVII века смутное полно¬водье вошло в прежнее русло, берега которого — кре¬постничество и самодержавие. Этим двум формам не¬свободы подданных — политической и социальной — страна...