Жизнь и научная деятельность одного из отечественных и зарубежных филологов

Филология является предпосылкой всякого исторического исследования, поскольку никакое историческое исследование немыслимо без сопоставления источников и их критики. Но филология имеет и свою собственную историю, которая не является ни историей философии, ни историей литературы. Это история развития техники критического анализа текста, а техника эта всегда опирается на то или иное представление о природе текстов, об их авторитетности и о тех процедурах, которым правомерно подвергать текст. История филологии может уделять преимущественное внимание техническим аспектам филологии, то есть сменяющим друг друга способам предъявления текстов: этапами такой истории будут, например, гуманизм Эразма Роттердамского, позиция Ришара Симона по отношению к Священному Писанию — и так далее, вплоть до утверждения филологии как самостоятельной дисциплины в немецких университетах XVIII века или даже вплоть до нынешних филологических дискуссий о принципах подачи вариантов текста в критическом аппарате издания. Но возможна и другая история филологии: эту другую историю можно назвать “внешней”. Это будет история поэтапного вписывания филологии во все более и более усложняющийся “пазл”, которым является расклад и комбинация гуманитарных дисциплин в их историческом становлении.
Цель работы – изучить жизнь и научную деятельность отечеиственного и зарубежного филилога.

История филологии служит важным ключом к пониманию общеевропейского культурного пространства: такое осмысление сейчас только начинается. О какой идентичности финской культуры можно было бы говорить без “Калевалы” Лёнрота? О какой идентичности эстонской культуры можно было бы говорить без крейцвальдовского “Калевипоэга”? Между тем, эти два произведения — упомянутые здесь лишь в качестве выборочных примеров — были результатом аналитической работы и филологической реконструкции, произведенной по образцу работы Вольфа с Гомером. Немецкая филологическая модель распространилась по всей Европе, но это привело не к гомогенизации, а, наоборот, к партикуляризации европейского пространства — партикуляризации, опирающейся на одну и ту же, общую для всей Европы, культурную схему. Понимание этого процесса партикуляризации, который начинает сейчас вызывать особый интерес у историков культуры18, немыслимо без обращения к истории филологии.
Филология в первую очередь ставила перед собой задачу прояснения древних текстов с грамматической и языковой стороны. Однако речь шла также и о том, чтобы понять устройство древнегреческих учреждений, расположение домов, способы строительства древних кораблей и т.п. Наряду с символическим толкованием древних текстов очень быстро возникло и реалистическое, чтобы не сказать — историческое, их толкование23. “Филология вещей”, Sachphilologie — так назвал эту линию филологии берлинский филолог Август Бёк. “Филология вещей” была дорога сердцу самого Бёка, и его ученики также стали развивать этот подход. “Филология вещей” стремилась прояснить содержание текста, опираясь на изучение условий жизни, особенностей социальной и культурной среды. Очень быстро обозначился мостик, связавший “филологию вещей” с науками о культуре, а затем и с социальными науками.