сущность работ ю. хабермаса

Для аналитических философов предшествующего периода характерным считалось отношение к этике, политической и социальной философии
и т.п. как к расплывчатым и неясным областям, где изобилуют догадки и спекуляции, но нет четких аргументов, с логической необходимостью
ведущих к ясно артикулированным результатам, обладающим истинностным значением. Преодолевая (хотя, разумеется, не первым) эту
ограниченность, Патнэм не отрицает различия между науками и такими предметами как этика или политика, но указывает, что абсолютное
различие между ними по критериям требований истины и объективности не является надежным; исторически больше не может
рассматриваться как надежное. Сами точные науки также нормативны: заключения о том, какие какие теории принимать, или даже о том,
какие вопросы ставить, делаются учеными под влиянием ценностей и систем убеждений, и это не приципиальным образом отличается от того,
как это происходит в моральном и политическом дискурсе. Впоследствии эта позиция привела Патнэма к теории "идеальной коммуникации"
Юргена Хабермаса, акцентирующей общественный характер ценностей, как к способу показать, каким образом моральная объективность
могла бы быть достигнута в современном обществе, которое является, по общему признанию, субъективистским по характеру; как к способу
согласовать между собой философию языка, эпистемологию и социальную теорию — задача, вряд ли решенная Хабермасом или Патнэмом,
но, безусловно, представляющая собой передний край современной философии, и их заслуги в ее постановке трудно переоценить.
Итак, "сверхзадача" Патнэма здесь состояла в том, чтобы разрушить ту власть, которую естествознание обрело над философской мыслью
в ХХ столетии ("появление в культуре философской тенденции, которая была загипнотизирована успехом науки до такой степени, что не
могла представить возможности знания и разума вне того, что нам нравится называть наукой — это такой феномен, которого следовало
ожидать, учитывая чрезвычайно...

Многие исследователи постмодерна считают, что Хабермас не понимает их программы. Представляется, однако, что это заблуждение
связано с тем, что он не углубляется в сложные иерархии специальных понятий и приемов постмодернистского дискурса. Хабермасу
удалось показать (и это следует из текста всех лекций), что дискурс модерна является одновременно и его контрдискурсом; и если
постмодернисты в философии сосредоточиваются на критике принципа субъективности, это вовсе не означает, что они вышли за границы
понятий философского модерна, — они скорее, подчеркивает Хабермас, воспроизводят аргументы контрдискурса, также вытекающего из
установок мышления, сосредоточенного на субъекте. Как отмечает Хабермас, сама логика развития философии модерна потребовала от ее
создателей искать альтернативные варианты освещения современности, преодолевающие установки Гегеля; и Гегель, и Маркс,
философствуя о современности, искали возможность осмыслить мотивированные поступки субъектов — мотивированные их внутренним
выбором, как он осуществляется в обществе, где господствуют связи общения и взаимодействия. Хайдеггер и Деррида стремились
приблизительно к тому же; они хотели найти способ подняться над миром повседневного опыта, чтобы гарантировать взаимопонимание.
Следуя своей концепции об инструментальном и коммуникативном разуме, о которой говорилось выше, Хабермас хочет показать, что выход
за границы философских абсолютизаций принципа субъективности возможен только в том случае, если парадигма познания,
ориентированного на предметность мира, сменится гносеологической парадигмой, ориентирующей на взаимопонимание между индивидами.
По его мнению, Гегель и Маркс не сумели изменить базовых установок философии субъекта как рефлексии сознания, разума, воли; Хайдеггер
и Деррида стремились избавиться от метафизики субъективности в своих аргументах, но над ними слишком довлеет традиция
философствования о модерности; Фуко, анализируя с разных позиций практику...