дворянский быт онегинской поры

«Евгений Онегин» — выбор названия произведения и имени главного героя не был случайным. На это указывал сам Пушкин в
обращении к читателям: «Я думал <...> как героя назову» (1, LX, 1—2). Этим выбором определялись жанровая природа текста и характер
читательского ожидания. Включение в название не только имени, но и фамилии героя, притом не условно-литературных, а реально-бытовых,
возможно было лишь в относительно небольшом круге жанров, ориентированных на современное содержание и создающих иллюзию
истинности происшествия. Такое название возможно было в бытовой повести, содержащей элементы сатирического нравоописания и
морализма.
Романтическое повествование предпочитало выносить в заглавие только имя героя. Байрон в «Чайльд Гарольде» специально
включил в III строфу первой песни рассуждение об отсутствии указаний на фамилию героя («Зачем называть, из какой он был семьи?
Достаточно знать, что его предки были славны и прожили свой век, окруженные почестями...»).
Имя «Евгений» воспринималось как значимое и было окружено ярко выраженным смысловым и эмоциональным ореолом. Начиная
со второй сатиры А. Кантемира, Евгений (греч. «благородный») — имя, обозначающее отрицательный, сатирически изображенный персонаж,
молодого дворянина, пользующегося привилегиями предков, но не имеющего их заслуг.
Фамилия героя была сконструирована Пушкиным необычно для литературы той поры. Если герой имел фамилию (что сразу же
давало ему черты национальной и эпохальной конкретности, связывая с русской послепетровской культурой), то принцип наименования, как
правило, был таков: коренная часть фамилии, значимая, соотнесенная с характером, плюс суффикс и окончание, воспринимаемые как
признак русской фамилии. Избирая фамилию для своего героя, Пушкин отказался от принципа значимости, однако сохранил представление о
том, что она должна иметь специфические черты литературности и, напоминая реальные фамилии, одновременно быть невозможной вне
художественного текста....

День столичного дворянина имел некоторые типовые черты. Однако те признаки, которыми отмечен день офицера или
департаментского чиновника, в романе не отмечены, и останавливаться на них в настоящем очерке не имеет смысла.
Онегин ведет жизнь молодого человека, свободного от служебных обязательств. Следует отметить, что количественно лишь
немногочисленная группа дворянской молодежи Петербурга начала XIX в. вела подобную жизнь. Кроме людей неслужащих, такую жизнь
могли себе позволить лишь редкие молодые люди из числа богатых и имеющих знатную родню маменькиных сынков, чья служба, чаще всего
в министерстве иностранных дел, была чисто фиктивной.
Русский дворянин XVIII — начала XIX в. жил и действовал под влиянием двух противоположных регуляторов общественного
поведения. Как верноподданный, слуга государства, он подчинялся приказу. Психологическим стимулом подчинения был страх перед карой,
настигающей ослушника. Как дворянин, человек сословия, которое одновременно было и социально господствующей корпорацией, и
культурной элитой, он подчинялся законам чести. Психологическим стимулом подчинения здесь выступает стыд. Идеал, который создает
себе дворянская культура, подразумевает полное изгнание страха и утверждение чести как основного законодателя поведения. В этом
смысле значение приобретают занятия, демонстрирующие бесстрашие.