Анализ идейно-композиционного единства рассказов «маленькой трилогии» (на материале статьи Карпова И.П. Человек скорбящий, раздражающийся, досадующий(«Ионыч», «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви)

Художественный талант Антона Павловича Чехова формировался в эпоху глухого безвременья 80-х годов, когда в миросозерцании русской
интеллигенции совершался болезненный перелом. Идеи революционного народничества и противостоящие им либеральные теории, ещё недавно
безраздельно царившие в умах семидесятников, теряли живую душу, застывали, превращались в схемы и догмы, лишенные окрыляющего
внутреннего содержания.
Чехову не довелось участвовать в каком-либо серьёзном общественном движении. На его долю выпало другое – быть свидетелем горького
похмелья на отшумевшем ещё в 70-е годы жизненном пиру. «Похоже, что все были влюблены, разлюбили и теперь ищут новых увлечений», - с
грустной иронией определял Чехов суть общественной жизни своего времени.
Всё творчество Чехова – есть призыв к духовному освобождению и раскрепощению человека. Принципиальные друзья писателя в один голос
отмечали внутреннюю свободу как главный признак его характера. М.Горький говорил Чехову: «Вы, кажется, первый свободный и ничему не
поклоняющийся человек, которого я видел». Но и второстепенный беллетрист, знакомый Чехова, писал ему: «Между нами Вы – единственно
вольный и свободный человек, и душой, и умом, и телом вольный казак. Мы же все в рутине скованы, не вырвемся из ига».
В отличие от писателей-предшественников, Чехов уходит от художественной проповеди. Ему чужда позиция человека, знающего истину или хотя
бы претендующего на знание её. Авторский голос в его произведениях скрыт и почти незаметен. «Над рассказами можно плакать и стенать,
можно страдать заодно со своими героями, но, полагаю, нужно это делать так, чтобы читатель не заметил. Чем объективнее, тем сильнее
выходит впечатление», - говорил Чехов о своей писательской манере. «Когда я пишу, - замечал он, - я вполне рассчитываю на читателя,
полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам». Но один из критиков начала ХХ века справедливо писал, что
чеховская недоговорённость действует...

Чехов предпочитал исследовать жизнь не в больших и общих явлениях жизни, а в их частных выражениях в сфере быта. «Маленькая трилогия»
исследует три основных института общественной жизни, три столпа, на которых она держится: категория власти – «Человек в футляре»,
категория собственности – «Крыжовник», категория семьи – «О любви». В совокупности три этих рассказа – чеховское опровержение основ
существующего в России общественного строя.
Уже в ранних юмористических рассказах Чехов рассматривал разнообразные виды «ложных представлений» - стереотипных жизненных
программ, стандартов, по которым строится всё поведение человека. На этот раз писатель нашёл для этого явления точную и ёмкую формулу –
«футляр». Что такое, как не футляр, в который укладываются все реакции Беликова на живую жизнь, эта его постоянная фраза «как бы чего не
вышло»? В каждом случае это то, что позволяет герою строить жизнь по шаблону. А шаблоны, стереотипы мышления разные во всех трёх
случаях. В «Человеке в футляре» футляр носит явно социально-политическую окраску, ибо это «ложное представление», по которому целую
эпоху строилась жизнь целой страны. В других рассказах показана сковывающая власть футляра и там, где, казалось бы, каждый человек
свободен: в «Крыжовнике» речь идёт о человеческой жизни, втиснутой, как в футляр, в мечту о собственном именьице со своим
крыжовником, а в рассказе «О любви» - о чувстве, погубленном боязнью перемен, привычными представлениями о грехе и добродетели.
Чем же объясняется подобное бегство от реальной жизни? Почему человек уподобляется животному, улитке или раку-отшельнику? Возможно,
такое стремление спрятаться связано с характером эпохи в жизни всей страны за полтора десятилетия. Это была Россия эпохи Александра III,
только что отошедшей в прошлое, но то и дело о себе напоминающей. Реакция Беликова, Чимши-Гималайского и Алехина в то время была
типичной: страх перед террором, доносами, запретами, страх рабский, добровольный, всеобщий...