трилогия м. твена о миссисипи

Книги о Томе Сойере и Геке Финне и написанная между ними «Жизнь на Миссисипи» (1883) представляют собой трилогию, хотя любимые
герои Твена и не появляются в повествовании о великой реке. Единство замысла определяется в данном случае не столько сюжетной
связью и даже не самой по себе задачей эпического изображения патриархальной Америки, а прежде всего характером твеновского идеала,
предопределившего и особое качество реализма в эпосе о Миссисипи.
Созданный Твеном «эпос о Миссисипи» первоначально мыслился как едва ли не идиллическая картина старого времени, мирной и
добропорядочной провинциальной жизни, не знающей ни той продажности, ни того ожесточения людей друг против друга, которое стало
заурядным явлением «позолоченного века». Но, рисуя Ганнибал своей юности, Твен не смог добиться намеченной цели, заключавшейся в
том, чтобы изобразить гармоничную и счастливую страну осуществленного идеала. Законы реалистического обобщения потребовали от
писателя совсем иной тональности.
Цель данной работы: Проанализировать романтические и реалистический аспекты трилогии Марка Твена о Миссисипи.
Задачи:
Проанализировать краткую биографию М. Твена.
Изучить «Приключения Тома Сойера» М. Твена.
Рассмотреть своеобразие образов в «Жизни на Миссисипи».
Проанализировать «Приключения Гекльберри Финна».

Твен не был обычным человеком, он был художником. И он открыл глубокие противоречия в самом однообразии, самой бестревожности
родного ему Ганнибала. Он открыл здесь свои драмы, и столкновения непримиримых взглядов, и борьбу справедливости с
несправедливостью, высокой мечты с унылой прозой повседневности.
В каждой мелочи и каждой характерной черточке быта он находил этот особый отпечаток провинциальной Америки. Там в отношениях
людей, в самом складе жизни тогда еще было настоящее добросердечие, искренность, простота. Об этом Твен и написал в своих книгах,
особенно в «Томе Сойере», солнечной, радостной повести о детстве, которое пока почти не омрачено, потому что пока почти не открыт
взрослый мир с его неизбежными сложностями и непонятными Тому и Геку устремлениями.
Но в той же американской провинции ничуть не меньше было грубой жажды богатства. И придавливала к земле косность раз и навсегда
заведенных порядков. И с подозрением смотрели на всех тех, кто не соглашался с общепринятыми понятиями. И преследовали, добивали
неудачников, сбившихся с дороги, проигравших в непрерывной борьбе за место под солнцем — словно бы испытывали при этом какое-то
особое удовольствие. И проявляли бескрайнюю жестокость к рабам, со спокойной совестью торгуя людьми, как кипами хлопка, а все
потому, что те родились чернокожими, и их уже не считали за людей.
Обычный американец времен Твена, возможно, не увидел бы во всем этом ничего особенного: так уж устроена жизнь, и о чем тут
размышлять. Обычным людям несовместимое казалось естественным и нормальным. Можно было, как мисс Уотсон, каждый день
повторять в церкви, что все в мире братья и должны любить друг друга, и быть при этом хоть немножко смешной, но совершенно искренней,
а потом продать на страшную южную плантацию прекрасного человека негра Джима: ведь за него предлагают целых восемьсот долларов, и
разве против такого соблазна устоять? Можно было, как тетя Салли, быть бесконечно заботливой и...