Художественные особенности прозы а.п.чехова

В адрес Чехова до сих пор раздаются упреки в бытописательстве, фотографировании действительности. В известной степени эта черта
действительно присуща ему. Наивно полагать только, чтобы Чехов, с его проницательностью и мастерством, не осознавал художественной
опасности бытописательства и не в состоянии был с ним справиться. Он не был летописцем, но от роли свидетеля не отрешался, "Остров
Сахалин" убеждает в этом, а также медленное перечитывание поздней прозы.
"Дом с мезонином", "Мужики", "Моя жизнь", "Крыжовник", "Новая дача", "Печенег", "Ионыч", "Человек в футляре", "Душечка", "В
родном углу"… По прочтении открываются обстоятельства удивительные. Поразительно, прежде всего, исключительное художественное
красноречие при невиданном многообразии тем, форм и методов! Поразительно, насколько он опережает, предвосхищает опыт западной
литературы двадцатого века. Только один пример. Гениальный Кафка: как настойчиво, совершенно не таясь, прибегает в своей прозе к деталям
и приемам Чехова.
В огромном чеховском влиянии на мировую литературу видится порой нечто символическое. Передавая в двадцатом веке "пальму
первенства" западной литературе, прерываясь в своем величии именно на Чехове, русская литература словно бы передает ей вместе с
чеховским творчеством образцы мастерства и художественной чуткости.
Чеховские персонажи стали привлекать внимание читающей публики и критики по мере появления на свет произведений Чехова.
Позже наука о литературе приняла за аксиому исходный тезис о сложности чеховских персонажей. Разумеется, их пытались «выравнять», но
всякий раз появлялись противоположные друг другу характеристики, и вновь приходилось искать ответ на вопрос о том, что же такое
чеховский персонаж и почему он не поддается классификации. Вопрос о внутренней сложности чеховских героев стал лейтмотивом
большинства работ, в которых исследовался или упоминался Чехов.
В 1960-е гг. появились новый угол зрения, новая возможность рассмотреть...

Внутренняя неустроенность героя произведений А.П.Чехова, крайняя зависимость его от обстоятельств внешнего мира,
противостоять которым он не в силах, неверие в себя, замкнутость, отчужденность от других, одиночество, скука – то есть те «признаки»,
которые рисуют нам психологический портрет человека, потерявшегося в чужом, непонятном, бессмысленном мире, объясняют
пессимистический взгляд Чехова на разрешение темы любви.
Человек в неразумном и несовершенном мире, страдающий от отсутствия гармонии, веры в красоту и добро, не выдерживает
испытания любовью. Он бежит от нее, от других, от самого себя, и это бегство загоняет его в еще более одинокий угол.
Несмотря на пессимизм и безнадежность чеховских произведений можно заметить уверенность автора в том, что всякая живая
душа, всякое человеческое существо представляет самостоятельную, незаменимую, абсолютную ценность, которая не может и не должна
рассматриваться исключительно как средство, но которая имеет право на милость, на человеческое внимание.
«Маленькой трилогией» назвал Чехов рассказы «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви». Рассказы имеют много общего, как в
содержании, так и в повествовательной структуре.
Персонажи рассказов (первых трех) выполнены в манере внешне пародийной, с внутренней трагической интонацией. Отсюда и
основной принцип построения рассказов - параллельные конструкции, повторяющиеся темы, детали, фразы.
Во-вторых, в рассказах изображены невероятные, почти фантастические (если попытаться вообразить их в жизни) существа: учитель
гимназии Беликов, служащий казенной палаты, потом помещик Николай Иваныч.
В-третьих, повествование в рассказах распадается на сцены и открыто декларативные высказывания.